Песни далекой Земли - Страница 26

Мы снова воспользуемся квантовым двигателем — вероятно, в последний раз. «Магеллан», до этого видевший только космос, наконец опустится на поверхность планеты.

Ежедневно в определенное время суток двигатель будет работать по пятнадцать минут. Как долго придется повторять процедуру, узнаем на месте. Потребуется максимальная мощность. Мы способны рассчитать, выдержит ли корпус. Но место посадки может оказаться геологически неустойчивым. В таком случае придется переместить корабль.

Задача — замедлить планету и двигать ее к солнцу, пока климат не станет умеренным. По грубым прикидкам, включать и выключать двигатель предстоит в течение тридцати лет. Еще двадцать пять лет уйдет на то, чтобы сделать орбиту круговой. В это время Саган-два уже будет пригодна для жизни. Останется единственный недостаток — жестокие зимы. Они продержатся до заключительного этапа операции.

В итоге мы получим девственную планету размером больше Земли, с шестьюдесятью процентами суши и средней температурой в двадцать пять градусов. Содержание кислорода в атмосфере составит семьдесят процентов от земного и будет постоянно расти. Девятьсот тысяч спящих в анабиозе проснутся, и мы предоставим им новый мир.

Таков сценарий. Только непредвиденные обстоятельства или внезапные открытия заставят нас отклониться от него. А если случится худшее…

Доктор Варли поколебалась, затем мрачно улыбнулась.

— Нет. Что бы ни случилось, мы больше не увидимся. Если не получится с Саганом-два, в тридцати световых годах есть другая цель. Возможно, она окажется лучше. Может быть, в конце концов мы колонизируем обе. Будущее покажет.

Дискуссия началась не сразу. Услышанное ошеломило академиков. Оратора наградили искренними аплодисментами. Президент, долгим опытом наученный заранее готовить вопросы, затворил первым.

— Доктор Варли, банальный вопрос. В честь кого или чего названа планета Саган-два?

— В честь автора научно-фантастических романов начала третьего тысячелетия.

Как и рассчитывал президент, лед тронулся.

— Вы упомянули, доктор, что Саган-два имеет по крайней мере один спутник. Что с ним станет, когда орбита планеты изменится?

— Лишь едва заметные пертурбации. Он продолжит двигаться с планетой.

— Если бы директиву… какого там, три тысячи пятисотого…

— Три тысячи пятьсот пятого.

— …ратифицировали раньше, где бы мы оказались? Таласса явно не удовлетворяет ее принципам!

— Очень хороший вопрос. Мы часто его обсуждали. Миссия корабля-сеятеля две тысячи семьсот пятьдесят первого года — вашего Материнского Корабля на Южном острове — наверняка бы противоречила директиве. К счастью, проблем не возникло. У вас нет наземных животных, и принцип невмешательства соблюден.

— Гипотетический вопрос, — произнес молодой академик, к удивлению старших коллег. — Вы утверждаете, что кислород означает жизнь. Но откуда уверенность, что без него небесное тело мертво? Легко вообразить всевозможных существ, в том числе разумных, на планетах без кислорода, даже без атмосферы. Если эволюционными преемниками людей станут машины, как предполагают многие философы, они предпочтут воздух, не способствующий ржавлению. Вы представляете, насколько старой может оказаться планета Саган-два? Если она миновала кислородно-биологическую эру, вас будет ждать машинная цивилизация.

Среди аудитории раздались смешки и недовольное бормотание: «Научная фантастика!» Доктор Варли подождала, пока академики успокоятся, и коротко ответила:

— Мы не особо волнуемся по этому поводу. Если наткнемся на машинную цивилизацию, принцип невмешательства вряд ли станет главной заботой. Меня больше волнует, как они повлияют на нас!

В задних рядах медленно поднялся человек, старше которого доктор Варли не встречала на Талассе. Председатель моментально нацарапал записку и передал ей:

...

Проф. Дерек Уинслейд, 115 лет, ВС Т. науки, историк.

Пару секунд доктор пыталась понять, что означает ВС. Вдруг ее осенило: это сокращение от «Великий Старец».

Закономерно, что патриарх талассианской науки — историк, подумала она. За семьсот лет Три острова породили лишь горстку настоящих мыслителей.

Однако не стоило винить талассиан. Они строили новую цивилизацию; стимулы к исследованиям, не приносящим практических результатов, отсутствовали. Имелась еще одна проблема, более серьезная, но менее очевидная. Одновременно каждой научной дисциплиной занималось слишком мало людей. Невозможно было достичь «критической массы», необходимой для порождения новой области знаний из фундаментальных исследований.

Лишь в музыке и математике случались редкие исключения. Нелюдимый гений — местный Рамануджан или Моцарт — мог возникнуть из ниоткуда и в одиночестве бороздить странные моря человеческой мысли. Отличный пример из талассианской науки — Фрэнсис Золтан (214–242); имя его чтили даже пятьсот лет спустя после гибели великого ученого. Однако доктор Варли скептически относилась к его неоспоримым талантам. Ей казалось, что по-настоящему сути открытий в области гипертрансфинитных чисел не понимал никто. Подлинная проверка научного прорыва — это работы последователей, коих у Золтана оказалось исчезающе мало. Даже знаменитая «Последняя гипотеза» не доказана и не опровергнута до сих пор.

Варли подозревала, хотя тактично не делилась мыслями с талассианскими Друзьями, что репутацию и авторитет Золтан приобрел благодаря ранней и трагической смерти. Память о нем окутывали томительные надежды: а что, если… Ученый пропал без вести, плавая в окрестностях Северного острова. Событие породило легионы романтических мифов и теорий — несчастная любовь, завистливые соперники, неспособность найти ключевое доказательство, страх перед гипербесконечностью. Большинство предположений ни на чем не основывались. Но все они добавляли популярности образу величайшего гения Талассы, погибшего на пике свершений…